В списке кавалеров первого советского ордена много неясного. Причём неразбериха существовала всегда, в том числе и в отношении первых лиц рабоче-крестьянского государства.
Орден Труда.В настоящее время известно о единственной официальной награде Владимира Ульянова-Ленина — ордене Труда Хорезмской народной советской республики, так и не вручённой ему при жизни (документы о награждении обнаружились в архиве только в нач. 1960-х годов). Тем не менее каждый посетитель Мавзолея на Красной площади до Великой Отечественной войны мог наблюдать на ленинской груди хорошо знакомый металлический овал в муаровой розетке, с эмалированным алым стягом. И ничуть не удивился бы, обнаружив затем имя вождя на 138-й странице «Сборника лиц, награжденных орденом Красного Знамени и почетным революционным оружием», выпущенного в Москве в 1926 году. Между тем орден этот изначально принадлежал вовсе не Ленину, а управделами Совнаркома Николаю Горбунову. 22 января тот снял его с себя и приколол покойному на френч (в 1930-м ему выдали дубликат). Кроме того, ещё один такой же орден был возложен к гробу вместе с венком от Военной академии РККА.
А Иосифу Сталину, ставшему четырёхсотым по счёту кавалером, его орден впоследствии заменили на № 3, «освободившийся» после гибели в Бутырской тюрьме арестованного бывшего командарма Второй конной Филиппа Миронова.
Борис Думенко.Похожая история произошла и с № 5. По некоторым данным, в марте 1919 года этой награды удостоился начдив Борис Думенко. Однако через год его расстреляли. Советские газеты поместили на своих страницах текст приговора, написанный под диктовку Льва Троцкого председателем суда Розенбергом. В нём сообщалось, что Думенко и его ближайшее окружение «вели систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая центральную Советскую власть и обзывая в форме оскорбительного ругательства ответственных руководителей Красной армии жидами, не признавали политических комиссаров». Подсудимых решено было «лишить полученных от Советской власти наград, в том числе ордена Красного Знамени, почетного звания Красных командиров и применить к ним высшую меру наказания — расстрелять». Не помогло даже заступничество Сталина.
Свято место пусто не бывает. Не тогда ли возник следующий анекдот: «Сидят три приятеля: революционер Саблин, награжденный орденом Красного Знамени № 5, Владимир Маяковский и Велимир Хлебников. Каждый говорит о себе. Саблин: «Таких, как я, в стране — пять!» Маяковский: «Таких, как я, — один!» Хлебников: «А таких, как я, вообще нет!»»
Такой случай вполне мог иметь место. Он психологически точно характеризует всех трёх упомянутых персонажей. Но если портреты величайших поэтов XX столетия известны и вполне узнаваемы, то личность «революционера Саблина», самого младшего в компании, совершенно позабыта.
Юрий Владимирович Саблин родился в 1897 году в Юрьеве (ныне эстонский Тарту). Отцом его был известный в Москве книгоиздатель, матерью — дочь успешного антрепренёра Фёдора Корша, основавшего в 1882 году популярнейший Русский драматический театр собственного имени (теперь в его здании располагается Театр наций), где на подмостках блистали Александр Остужев, Мария Блюменталь-Тамарина, Иван Москвин (до перехода в Московский Художественный).
И по отцу, и по матери будущий красный комдив был чистопородным дворянином, а потому уместно сказать несколько слов о роли этого сословия в истории России и революции.
Россия знает дворян (дворовых княжеских людей) приблизительно с XII века. С течением времени значение низшей знати постепенно росло. Особенно в эпоху правления Ивана III, когда в Судебнике 1497 года были юридически закреплены основы «поместной системы», предусматривавшей раздачу царём казённых земель в личную собственность «служилым людям». С тех пор помещики сделались крепчайшей опорой самодержавия, замыкая на себе внутреннюю политику государства.
Уложение о службе 1555 года фактически уравняло дворян в правах с высшей знатью, боярством, включая и право наследования. Соборное уложение 1649 года закрепило за ними право на вечное владение крестьянами и бессрочный сыск беглых. Однако подлинным апогеем дворянства стал XVIII век. Сначала Пётр I руками сословия «служилых» окончательно задавил косную боярскую аристократию, а в 1722 году ввёл Табель о рангах, официально заменивший принцип родовитости принципом личной выслуги, что открывало дорогу наверх многочисленным честолюбцам.
В 1731 году императрица Анна Иоанновна предоставила помещикам право собирать с крепостных подушную подать (сами они, дворяне, разумеется, бремя налогов не несли, их обязанностью была служба государю), а через пять лет ограничила срок дворянской службы 25 годами. Вслед за тем Елизавета Петровна запретила куплю-продажу земли кому бы то ни было, кроме дворян. Для них же она учредила Дворянский банк, предоставлявший займы под небольшой процент.
В феврале 1762-го наследник Елизаветы Пётр III освободил служивое сословие от обязательной службы. Это заигрывание, однако, стоило ему трона и жизни: через несколько месяцев незадачливый император был свергнут с престола и убит в результате дворцового (дворянского) переворота.
По сути, отсюда и можно отсчитывать начало конца Российской империи. Правда, не принуждаемое более к службе, дворянство сперва усиленно занималось самообразованием и приобщилось к мировой культуре. Через несколько десятилетий, уже в XIX веке, именно на почве этой «дворянской культуры» расцвело русское искусство. Хотя вместе с европейскими представлениями о прекрасном в Россию проникли новые социальные идеи. От неудачного восстания дворян-декабристов до крестьянской реформы 1861 года это сословие всё ещё определяло жизнь страны. Затем наступил резкий спад. В результате реформы дворяне-помещики лишились не только своих крепостных, но и почти половины принадлежавших им земель (правда, с денежной компенсацией), и в последующие десятилетия помещичье землевладение продолжило сокращаться. Пропорционально ему таяло и внутриполитическое значение всего сословия. В нач. XX века дворянство не играло уже самостоятельной роли. Лишившись в нём опоры, монархия также обессилела.
Февральская революция 1917 года не затронула дворянство лишь потому, что она не посягала на частную собственность тотально, в масштабе всего государства. При этом опасения (а с другой стороны — надежды) такого рода возникли сразу же. В дневнике французского посла в России Мориса Палеолога находим описание типичной реакции дворянских кругов: «Прежде чем вернуться домой, я еду выпить чаю у княгини Р. на Сергиевской. Красавица г-жа Д., «Диана Удона», в костюме тайер и собольей шапочке, курит папиросы с хозяйкой дома. Князь Б., генерал С. и несколько постоянных посетителей приходят один за другим. Эпизоды, которые рассказывают, впечатления, которыми обмениваются, свидетельствуют о самом мрачном пессимизме. Но одна тревога преобладает, одно и то же опасение у всех: раздел земли.
— На этот раз мы от этого не уйдем… Что будет с нами без наших земельных доходов?
В самом деле, для русского дворянства земельная рента — главный, часто единственный источник его богатства. Предвидят не только легальный раздел земель, легальную экспроприацию, но насильственную конфискацию, грабеж, жакерию. Я уверен, что те же разговоры происходят теперь по всей России.
Но входит в салон новый визитер, кавалергардский поручик с красным бантом на груди. Он несколько успокаивает собрание, утверждая с цифрами в руках.
— Чтобы утолить земельный голод крестьян, — говорит он, — нет надобности сейчас трогать наши поместья с удельными землями (девяносто миллионов десятин), с церковными и монастырскими землями (три миллиона десятин). У нас есть, чем утолять в течение довольно долгого времени земельный голод мужиков.
Все соглашаются с этими доводами; каждый успокаивается при мысли, что русское дворянство не потерпит слишком большого ущерба, если император, императрица, великие князья и великие княгини, церковь, монастыри будут безжалостно ограблены. Как говорил Ла Рашфуко, «у нас всегда найдутся силы перенести несчастье другого».
Отмечаю мимоходом, что одна из присутствующих особ владеет в Волынской губернии поместьем в 300 000 десятин».
Пример того, что происходило тогда по другую сторону социального разлома, находим в том же дневнике Палеолога за май 1917 года.
«Супруга графа Адама Замойского, приехавшая вчера из Киева, рассказывает мне, что она не решается вернуться в свой родовой замок в Печере, в Подольской губернии, где она проживала после занятия Польши, ибо среди крестьян царит опасное возбуждение.
— До сегодняшнего дня, — говорит она мне, — они были очень привязаны к моей матери, которая, впрочем, осыпала их благодеяниями. После революции все изменилось. Мы видим, как они собираются у замка или в парке, намечая широкими жестами планы раздела. Один хочет взять лес, прилегающий к реке; другой оставляет себе сады, чтобы превратить их в пастбище. Они спорят так часами, не переставая даже, когда мы, моя мать, одна из моих сестер или я, подходим к ним.
То же настроение умов проявляется в других губерниях; деятельная пропаганда, которую ведет Ленин среди крестьян, начинает приносить свои плоды.
В глазах мужиков великая реформа 1861 года, освобождение крестьян от крепостной зависимости, всегда была лишь прелюдией к общей экспроприации, которой они упорно ждут уже столетия; в самом деле, они считают, что раздел всей земли, черный передел, как его называют, должен быть произведен в силу естественного, неписаного, элементарного права. Заявление, что скоро пробьет, наконец, час высшей справедливости, было хорошим козырем в игре апостолов Ленина».
Временное правительство пощадило рафинированных болтунов и безвольных статистов. Другое дело — эсеры и большевики. Захватив власть, они ноябрьским Декретом об уничтожении сословий и гражданских чинов подвели черту под всей многовековой историей самодержавной России. Однако самый страшный удар классовому врагу нанесли прямо на следующий день после переворота, приняв на 2-м Всероссийском съезде Советов Декрет о земле, которым помещичья собственность на землю отменялась «немедленно без всякого выкупа». За «пострадавшими от имущественного переворота» признавалось «лишь право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям существования». Иными словами, бывшим землевладельцам предлагалось либо стать землепашцами, либо…
Для Юры Саблина такой дилеммы не существовало. Поместий у его родителей не имелось. Да и симпатии отца (они с матерью довольно быстро расстались) были на стороне пролетариата. В дни революции 1905 года Владимир Михайлович Саблин, медик по образованию, помогал раненым во время уличных боёв в Москве. Его издательство опубликовало работы революционных классиков, а также занялось выпуском газеты «Жизнь», несколько раз под давлением цензуры менявшей название, пока её не закрыли окончательно.
Юрий Саблин.После гимназии Юра поступил в Московский коммерческий институт. А возраст требовал романтики. Летом 1916-го, после смерти отца и завершения первого курса, он отправился добровольцем на фронт. Служил младшим фейерверкером (командиром орудийного расчёта) на Юго-Западном и Румынском фронтах. Пострадал при газовой атаке. В мае 1917-го окончил школу прапорщиков и был определён младшим ротным офицером в 56-й запасной пехотный полк. При этом военная карьера в то время делалась быстрее, когда сочеталась с политической активностью. Не пройдёт и года, как такой же прапорщик, Николай Крыленко, станет пусть номинальным, но Верховным главнокомандующим всей русской армии.
Юрий тоже метил высоко, сидя в клубах папиросного дыма, сперва на заседаниях Московского военно-революционного комитета, а потом 2-го Всероссийского съезда Советов, где голосовал за Декрет о земле и был избран членом ВЦИКа. С берегов Невы его срочно перебросили в Белокаменную — подавлять восстание против новой власти. Саблин руководил действиями красногвардейцев у Никитских ворот и на Тверском бульваре. Вероятно, здесь его мельком видел (или описал с чужих слов) знакомый — писатель Алексей Толстой. Позже классик советской литературы посвятит Саблину несколько строк в романе «Хождение по мукам»: «Со стороны Страстной площади наседал с большевиками Саблин. Рощин знал его по Москве еще гимназистиком, ангельски хорошеньким мальчиком с голубыми глазами и застенчивым румянцем. Было дико сопоставить юношу из интеллектуальной старомосковской семьи и этого остервенелого большевика и левого эсера, — черт их там разберет, — в длинной шинели с винтовкой, перебегающего за липами того самого, воспетого Пушкиным, Тверского бульвара, где совсем еще так недавно добропорядочный гимназистик прогуливался с грамматикой под мышкой…»
В марте 1918 года «мальчик с голубыми глазами» — командующий 4-й советской армией, действовавшей против добровольцев Лавра Корнилова и казаков Алексея Каледина. Иван Бунин записал в дневнике: «Юрка Саблин — командующий войсками! Двадцатилетний мальчишка, специалист по кэкуоку, конфектно-хорошенький…»
Да, революция кружила головы и легко возносила, но точно так же могла и сдёрнуть неосторожного вниз. Вот и Саблин едва не потерял всё, рискнув головой в политической авантюре — июльском мятеже левых эсеров, в рядах которых состоял с 1915 года. Он возглавил эсеровский штаб.
После подавления мятежа латышскими стрелками бежал на волжском пароходе, однако был опознан другим пассажиром, одним из делегатов 5-го съезда, Яковом Ерманом, и арестован. Наказание вышло неожиданно мягкое. В конце ноября ревтрибунал приговорил к году тюрьмы. А через день, учтя заслуги перед революцией, его амнистировали.
Порвав с эсерами и вступив в РКП(б), наш «гимназистик» продолжил карьеру в РККА. Правда, уже не столь головокружительную. Командовал полком, бригадой, даже группой войск 14-й армии напряжённой осенью 1919 года, когда Антон Деникин из последних сил рвался к Москве. Хотя в дальнейшем редко поднимался выше начдива. В июле 1921-го Саблин «награждается вторично орденом Красного Знамени… за то, что в упорной борьбе с врагами рабоче-крестьянской власти на Украине в 1920 году он неизменно проявлял мужество и храбрость, способствуя своей выдающейся боевой деятельностью уничтожению южной контрреволюции. В боях с десантным отрядом армии Врангеля, юго-восточнее города Мелитополь, с 15 по 17 апреля 1920 года… умело и энергично руководя боевой работой дивизии, сломил упорство врага и отбросил его к морю, где отряд противника был частью потоплен, частью взят в плен…» Когда и за что был вручён первый орден, неизвестно.
После Гражданской войны бывший дворянин всё-таки получил высшее образование в Военной академии РККА. Пробовал взлететь уже в прямом смысле слова — в июле 1924 года сдал экзамен в лётную школу. Ненадолго был назначен начальником штаба ВВС Туркестанского фронта. Стать полноценным лётчиком он, однако, не смог по здоровью, подорванному немецкими газами.
В сентябре 1936-го командира 97-й стрелковой дивизии Юрия Саблина арестовали, обвинили в принадлежности к антисоветской организации, приговорили к высшей мере, а на следующий день, 20 июня 1937 года, расстреляли.
Он стал ещё одной жертвой из миллиона с лишним дворян, навсегда покинувших Родину после революционных потрясений, скрывших своё происхождение или устлавших костями Русскую землю вместе с представителями других ликвидированных сословий. https://xn--h1aagokeh.xn--p1ai/special_posts/%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%BD-%D0%B8%D0%B7-%D0%B1%D1%8B%D0%B2%D1%88%D0%B8%D1%85/