Давид (bolivar_s) wrote,
Давид
bolivar_s

Categories:

Давид Эйдельман. Михаил Хейфец — севший за Бродского

Михаил Хейфец — севший за Бродского - relevant
Михаил Хейфец — севший за Бродского
Давид Эйдельман.
Умер израильский журналист, русскоязычный писатель, историк и бывший диссидент Михаил Рувимович Хейфец.
Миша — был человеком выдающимся. Незабываемым автором и собеседником. В Израиле его смерть осталась почти незамеченной.
Много раз говорилось о всеобщей тотальной правизне русской прессы. Но так было далеко не всегда. Два наиболее выдающихся журналиста левой русскоязычной прессы 90-х годов, когда русскоязычная пресса находилась на подъеме, ушли от нас в ноябре этого года. Это Михаил Хейфец и Виктория Мунблит.

Советский антисоветчик
Миша был антисоветским диссидентом. И человеком подлинно левых взглядов. Ибо советский строй, советская идеология, эстетика соцреализма — были далеко не левыми. Это был казарменный консерватизм, который к передовой левой идеологии не имел никакого отношения.
А наиболее опасными из диссидентов для советской власти были люди, которые пришли к критике на основе прочтения и обдумывания фундаментальных текстов, на которых вроде бы и должна была строиться советская социалистическая система.
«Уже многое понимая про Сталина, про реальную советскую власть, про “дорогого Никиту Сергеевича” – я всё ещё оставался “неоленинцем” (или “младомарксистом”), т. е. наивняком, верившим в светлые идеалы, которые якобы оказались искаженными нехорошими властолюбцами в Кремле. Много нас таких выросло – собственно, кроме религиозников и националистов, все советские политзаключённые составляли тогда именно мы, неоленинцы, верившие в светлого Ленина, извращённого чёрными Сталиным и Молотовым» — вспоминал Хейфец.
«Ведём жида вешать»
Миша родился 18 января 1934 года в Ленинграде. Во время войны был в эвакуации на Урале, куда вывезли институт, в котором работала его мама.
Он вспоминал как по-детски каждый день “болел” за успехи Красной армии, следил по карте за продвижением фронтов. Так «играл в войну» он. А в Ирбите его поймали пацаны на улице, когда Миша шёл из дома в госпиталь, где работала мама, скрутили руки веревкой за спиной и повели куда-то, радостно сообщая встречным-поперечным: «Ведём жида вешать» …
«Что вы за народ такой, если у вас нет собственного государства?»
Из воспоминаний Хейфеца: «На Урале я прочитал массу книг: старинные романы, часто без начала и конца (встречался даже Поль де Кок!); сочинения погибших в Чистке литераторов – в Ленинграде их изымали, а на Урале книжки остались на руках у бывших покупателей. Другая совсем жила публика! Открыл я в себе особое свойство – физически не мог не дочитать книгу. Должен был обязательно узнать, чем там дело кончилось. Набрёл на подшивку старинного “Мира приключений”, где из номера в номер печатались “Грабители морей” Жаколио, а финала в подшивке не было – может, журнал закрыли, пока роман печатали? Почти полвека я помнил недочитанный сюжет и, очутившись в первый раз после распада СССР на бывшей советской территории, на книжном развале в Риге нашёл и купил томик (отдельное издание!), и наконец узнал, какой у романа финал.
Забавный эпизод из военной поры: мальчишка-ровесник в Ирбите, заинтересовавшись моей “нацией”, заметил: “Что вы за народ такой, если у вас нет собственного государства?”. Запомнилось на всю жизнь – уж очень русским по духу выглядело замечание. Теперь вот есть государство… И мы – нация в русских глазах?»
Михаил Хейфец — севший за Бродского - relevant
«Настоящий советский человек»
Михаил окончил историко-филологический факультет Педагогического института имени Герцена. Преподавал в школе литературу и историю.
Был целинником. Два года отработал в Алтайском крае. В деревне. 35 километров от районного центра. 180 километров от железной дороги.
С середины 1960-х годов публиковал книги и статьи о революционерах-народовольцах в издательствах «Советский писатель» и «Молодая гвардия», в журналах «Знание – сила», «Вопросы литературы», «Звезда», «Нева», «Костёр» и пр. Писал для кино, для театра. По его сценариям выходили фильмы.
Был близким другом Иосифа Бродского, Льва Лосева и других поэтов и прозаиков этого круга.
Хейфец вспоминал, что именно потому, что он был настоящим советским человеком,  активным комсомольцем, убежденным сторонником коммунистической идеологии — он не боялся говорить то, что думает, отстаивать свою позицию, критиковать, спорить.
В шестидесятые он был типичным прогрессивным «шестидесятником», надеявшимся на возможность изменения советской системы: отказа от сталинского преступного прошлого, движения в сторону большей открытости, реформирования экономики, построения социализма с «человеческим лицом».
Переломным стал 1968 год. Танки, идущие по Праге, положили конец этим надеждам. Хейфец утверждал: «21 августа 1968 года стало роковой вехой в духовной истории молодой России… вторжение в Чехословакию потому и явилось духовным крахом и величайшим за всю историю марксистско-ленинского учения его поражением, что этим актом оказались попраны, отвергнуты, растоптаны именно те лозунги, идеи, принципы, которые считались моральным багажом самого коммунистического движения».
После 1968-го
Михаил Рувимович был человеком абсолютного личного бесстрашия. По его словам, он струсил в жизни два раза. В 1963, когда только женился. А потому не пошел на суд «тунеядца» Бродского. Просто хорошо зная себя, зная, как он будет вести себя, понял, что может оттуда и не выйти. Второй раз, по его словам, он струсил, когда надо было выйти на площадь после ввода советских войск в Чехословакию. Но тогда только родилась дочь.
«Потом вдруг началась очень странная полоса в моей жизни, – вспоминал Хейфец. – Все, что я писал, я отдавал заказчикам в театры, киностудии, издательства. Это аккуратно принимали разные редакции. Платили сто процентов по договору. А потом… все никуда не шло. Ничего не выходило. Рукописи складывались на полки каких-то архивов! Это был бредовый гуманизм советской власти. Я шутил, что советское государство — это самая гуманная в мире держава: оно содержит мою семью за счет рабочих и крестьян, ничего не требуя взамен».
Так продолжалось несколько лет. Он стал заниматься внутренними рецензиями, которые пишутся для редакций, для принятия решений, и вроде и не должны выходить. Именно поэтому, когда после отъезда в эмиграцию Иосифа Бродского группа ленинградских литераторов решила выпустить в самиздате собрание сочинений изгнанного поэта, Владимир Марамзин обратился к нему.
Михаил Хейфец — севший за Бродского - relevantМолодой Иосиф Бродский
Предисловие к Бродскому
В предисловии к самиздатовскому собранию сочинений Бродского Хейфец писал: «Иосиф Бродский, как никто другой, выразил в своих стихах духовный путь целого поколения молодой России. Обо всех нас будущий историк сможет судить, читая тома его сочинений…
Самозабвенным голосом Иосифа Бродского кричали в мир, в века все – великое множество граждан России, которых ни он, ни я, никто из нас не знает и не может узнать никогда.
Удивительно, что при этом Бродский вовсе не старался быть актуальным, откликающимся на то или иное событие, которое волновало его сверстников (включая процессы 60-х годов или ввод войск в Чехословакию), не пробовал казнить власти Ювеналовым бичом и глаголом жечь… Помню, мы встретились с ним году в шестьдесят втором на Д-65 (круглосуточном телеграфе в центре Ленинграда) и пошли вместе прогуляться по ночному Невскому – было часа два ночи. Я спросил, почему он не пишет стихов о политике, он ответил: «Зачем? Советская власть – мелкий факт в мировой истории, а меня интересуют коренные вещи». В сущности, это совпадало с недавно высказанной им позицией: «Я никогда ничего не писал “анти”, как никогда не писал «за». Видимо, он искренен в своем отрицании политики, как предмета собственной музы, хотя это – искренность самообмана.
Неужели Бродский в самом деле не понимает, что был «анти» одним фактом своего существования?».
Михаил Хейфец решил написать не о поэтике Бродского, не о просодии, не о метрическом своеобразии его стихов, не о рифме, не о строфике, не о фирменных анжамбеманах (несовпадение структуры фразы со структурой строки, перенос фразы в следующую строку). Он не писал о космогонии и метафизике в стихах Бродского, о стихотворной рефлексии, экзистенциальном напряжении. Он написал о Бродском — голосе поколения.
Хейфец вспоминал, как трудно ему было назвать своего друга «рыжего Оську» великим. Как он испытывал истинный страх – не в переносном, а в самом прямом смысле слова, буквально дрожал, когда впервые вывел в своей статье слово “великий”.
Когда Хейфец завершил статью, то первой читательницей явилась его жена. Посмотрела и сказала просто: «Посадят тебя, Мишка». Он ответил: «Пусть посадят».
И его посадили
1 апреля 1974 года Михаила арестовали. Разбудила жена: «К тебе пришли». У кровати протирающего глаза стоял крупный мужчина, сующий в нос книжицу-удостоверение: «Старший лейтенант Егерев. Мы к Вам из КГБ, Михаил Рувимович.”
Хйфец крикнул жене: “Райка, кинь трусы!” С этого исторического возгласа начался новый этап его жизни.
Он был осужден по 70-й статье УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда») на 4 года лишения свободы и 2 года ссылки за написание предисловия к самиздатскому собранию сочинений Бродского, которое собирался выпустить Владимир Марамзин, а также за хранение и конспектирование книги Мерл Фейнсода «Смоленск при советской власти», изготовление в 1969 году и «хранение с целью распространения» двух экземпляров эссе Андрея Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» и ознакомление с этим эссе трех человек в 1971–1974 годах.
Несостоявшиеся «подельники»
6 лет — 4 года лагеря и два года ссылки за предисловие к Бродскому, которое никогда не было напечатано. Это было чрезмерно даже для советской карательной системы.
Вот как об этом рассказывал писатель Борис Стругацкий: «Ленинградское КГБ тогда пыталось создать мощный процесс, с явным антисемитским уклоном, конечно. «Во главе» этого процесса должен был идти Ефим Григорьевич Эткинд, профессор Герценского института, вместе с ним – писатель Марамзин, а «на подхвате» должен был быть Миша Хейфец. Он не был членом Союза писателей, но он хороший литератор, автор нескольких любопытных книжек, прекрасный историк. Он имел неосторожность написать статью о Бродском».
Великого фантаста вызывали на допрос, устраивали очную ставку с Хейфецом, пытались пристегнуть к делу…
Хейфец, понимая, что Эткинда и Марамзина готовят ему в «подельники», выбрал свою линию показаний. Он упорно твердил: «Да, я написал антисоветскую статью, да, я показал её Марамзину и Эткинду. Но они оба её забраковали, Марамзин потребовал переделать, избавив от политики, Эткинд указал на ошибки. Конечно, профессор критиковал меня не так, как это сделали бы в райкоме партии, но, тем не менее, – раскритиковал. Я не сумел исправить указанные им промахи и отложил статью в архив, полностью отказавшись от публикации. То есть, выражаясь юридическим языком, Эткинд и Марамзин помешали мне свершить уголовно наказуемое преступление».
Большого процесса не получилось. КГБ отыгралось на Хейфеце.
Михаил Хейфец — севший за Бродского - relevantЕфим Эткинд, Владимир Марамзин, Борис Стругацкий.
«В идеологической борьбе третьего не дано»
В ответ за очень известный тезис правозащитников о том, что далеко не все, что не вписывается в стилистику соцреализма является антисоветским, что это может быть просто несовестское, а не враждебное (как стихи Иосифа Бродского), прокурор в своей речи на суде над Хейфецом говорил о его статье-предисловии: «Иначе, как антисоветской, эту статью не назовешь. Вообще в идеологической борьбе третьего не дано: либо ты за советскую власть, за свою родину, — либо ты враг, борешься против советской власти.  факты говорят о том, что Хейфец избрал второе: он против советской власти, он враг, он боролся с ней!».
Каждый год по книге
Приговор был излишне суровым. Это понимали и власти. Через какое-то время после суда ему предложили раскаяться в своих действиях и просить о помиловании. Следователь вызвал маму. И в кабинете КГБ (!) заявил матери Михаила, что говорит с ней как частное лицо. И просто дружески советует раскаяться. И тогда он «через год будет воспитывать дома детей».
Ради этого срочно в лагерь приехала его мать. И ему дали свидание.
Он отказался. Во-первых, это унизительно. Унизительно просить о помиловании, когда ощущаешь свою правоту.
Во-вторых, Хейфец считал, что советская карательная система эту партию против него проиграла. А проиграв, в гневе дала ему доской по голове. Так они сейчас ещё требуют…
В-третьих, он отнесся к лагерю как к материалу, который он должен обработать как писатель. «Меня пустили в место, куда никого не пускают. Я же писатель. Я же могу об этом написать. Это же такая творческая командировка».
Он пообещал, что весь срок заключения будет писать каждый год по книге. Так и сделал. «Я выделял по полчаса в день для того, чтобы писать. Это было возможно. Это было достаточно».
Из лагеря выходили рукописи документальной прозы, которые потом печатались в Париже («Место и время», «Русское поле», «Путешествие из Дубровлага в Ермак», «Украинские силуэты»).


В Израиле
После освобождения из ссылки, в 1980 году выехал в Израиль, работал в Центре по изучению и документации восточноевропейского еврейства при Иерусалимском университете, сотрудничал в газете «Вести», опубликовал ряд книг, в том числе «Глядя из Иерусалима» (1988), «Цареубийство в 1918 г.» (1991), «Воспоминаний грустный свиток» (1995), «Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы» (2000), «Ханна Арендт судит XX век» (2003) и «Ханна Арендт: условия бытия человека на земле» (2006).


Я познакомился с ним в 1997 году. Слушал его лекции. Читал его книги. Разговаривал с ним (в основном на каких-нибудь тусовках или в транспорте).
У него как у журналиста, писателя, лектора был необыкновенный дар объяснить человеческим языком вещи, которые ему самому было трудно понять. Например, философию Ханны Арендт, которая всегда находилась в оппозиции не только к власти, но и к собственному читателю. Всегда писала про то и так, как казалось ей интересным и нужным, не считаясь с привычками и возможностями читателей, ресурсами их свободного времени, способностью понимать сложный, как будто сознательно корявый способ подачи материала.
Хейфец с читателем считался. Он был комплементарен к людям, которые открывали его книгу.  Популярно объяснить — великое искусство.
Однажды, когда я восхитился его работоспособностью и продуктивностью, он сказал, что не считает себя очень плодовитым автором: «Я пишу одну страницу в день. Хорошо писать — так больше не выходит. Одну страницу в день. Но каждый день. Я так себе обещал».
Он всегда был верен самому себе…https://relevantinfo.co.il/mihail-hejfets/?fbclid=IwAR1TgiqPt5A_pFfECQiJoeNJ0pAPzr_2E2miXsn6cI8nCf4yuePN9x0dJrU
Tags: Биографии, Искусство и культура, История, евреи и Израиль
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    Comments allowed for friends only

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments